В созвездии трапеции [сборник] - Николай Томан

И тут в его памяти всплывают школьные годы, занятия спортом — снарядной гимнастикой. Тогда Холмский увлекался турником (сейчас он называется, кажется, перекладиной) и неплохо работал на нем до тех пор, пока не сорвался во время исполнения «солнца». Упал, правда, довольно удачно, без серьезного увечья, но сознание потерял. С тех пор чувство страха сковывало его при одной только мысли о возможности нового срыва… Что-то похожее на то состояние неуверенности в себе испытывает он и теперь. Наверно, это не пройдет само собой и уж конечно не так скоро.

Если бы не этот шум за границей, он уехал бы в какое-нибудь дальнее путешествие, отключился, убежал бы от мрачных мыслей.

«А что они передают теперь? — Холмский бросает встревоженный взгляд на радиоприемник. — Может быть, поняли наконец нелепость своих подозрений и утихли? А что, если включить радио и послушать еще раз? Теперь-то уж ничем больше они меня не удивят…»

И он включает приемник, настраивая его на диапазон коротких волн.

Из стереофонических динамиков слышится то веселая музыка, то умопомрачительная колоратура какой-то певицы, потом отрывок из пьесы Шекспира — что-то похожее на монолог Гамлета… Но вот наконец характерный голос диктора британской радиовещательной корпорации.

Рука Михаила Николаевича перестает вращать ручку настройки. Он усиливает громкость и прислушивается. Дикторский баритон сообщает о недавних событиях в Латинской Америке. Затем Холмскому приходится прослушать информацию об англо-американских отношениях и познакомиться с проблемами «Европейского экономического сообщества». И лишь после международного обозрения начинается наконец то, из-за чего он включил приемник.

«Мы уже сообщали вам, господа, что американское правительство обратилось недавно к Советскому правительству с предложением продолжить физический эксперимент в Международном центре ядерных исследований, прерванный катастрофой. В Вашингтоне официально объявлено сегодня, что русские дали наконец свое согласие сотрудничать с американскими учеными. Восстановительные работы, самостоятельно начатые американцами еще на прошлой неделе, скоро завершатся, и тогда захватывающий и, видимо, небезопасный эксперимент будет продолжен. Мы беседовали в связи с этим с почетным членом Лондонского королевского общества содействия успехам естествознания сэром Чарлзом Дэнгардом, который так проконсультировал это сообщение:

«Если русский профессор Холмский не симулирует потерю памяти, а действительно лишился рассудка, никто в мире не узнает, значит, что же произошло в Цюрихском центре ядерных исследований. Возобновлять в подобных обстоятельствах этот эксперимент могут только самоубийцы».

А известный физик Джордж Кросс совсем другого мнения. Он не сомневается, что Холмский лишь симулирует сумасшествие, и потому всё, что произошло в Цюрихе, хорошо известно русским. Они, однако, готовы, видимо, послать на явную смерть других своих ученых, которые примут участие в продолжении этого рокового эксперимента, лишь бы только скрыть от мировой общественности тайну, которой владеют. И кто знает, может быть, в недалеком будущем тайна эта даст им возможность неограниченно господствовать над миром…»

— Бред!.. — шепчет Холмский, с яростью выключая приемник. — Чистейший бред сумасшедших!

Но теперь он теряет способность мыслить связно:

«Неужели мы согласились? Нет, это провокация! И почему обязательно «самоубийцы»?.. Там была ошибка… Да, да, была какая-то ошибка! Кто-то ведь предупреждал… Уилкинсон, кажется… И я… Да, я тоже сделал какие-то расчеты, хорошо помню это… И предупредил их. «Самоубийцы»!.. А может быть, и в самом деле? Но нужно же что-то делать… Поговорить… Да, обязательно поговорить с Олегом!»

И он торопливо набирает номер служебного телефона Урусова.

— Это ты, Олег? Мне очень нужно поговорить с тобой. Как себя чувствую? Отлично. Почему не поздоровался?.. Забыл. Ты же знаешь, что я забыл и нечто гораздо более серьезное. Ну, так как же, могу я к тебе приехать? Пришлешь машину? Спасибо. Я жду!

За время болезни Холмского его друг академик Урусов держал себя с ним, как с больным, избегая разговора не только о катастрофе, происшедшей в Цюрихе, но и вообще о науке. А на вопросы Михаила Николаевича отшучивался, уверял, что они еще успеют наговориться на эту тему. И, сколько бы ни убеждал его Холмский, что он все равно не может не думать об этом, Урусов упорно уходил от острой темы. Но теперь-то ему не отвертеться! Михаил Николаевич потребует от него ответа на все вопросы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Все знаешь, значит? — притворно улыбаясь, говорит академик Урусов, выслушав Холмского. — Ну и очень хорошо. Плохо только, что источник твоей информации не слишком надежный.

— Спасибо и такому! А то вообще бы ничего не знал. И как же это вы согласились на предложение американцев, не дождавшись, пока я.

— А мы и не согласились пока, — перебивает его Олег Сергеевич. — Туда, правда, посланы Азбукин, Орешкин и Жислин, но лишь для того, чтобы на месте разобраться во всем.

— Ну, а я? Совсем, значит, уже не нужен?

— Тебе нужно еще немного отдохнуть, набраться сил, а как только…

— Ну что вы все в постель меня укладываете! — злится Холмский. — Я ведь совершенно здоров. Доктор Гринберг шампанское со мной распивает. Я уже свободно читаю любую книгу по физике. Вчера прослушал по радио беседу об «унитарной симметрии» и, знаешь, вспомнил вдруг тот самый афоризм Будды, над которым мы с тобой так смеялись… Ах, ты его уже не помнишь! Ну так я напомню его тебе. «Вот вам, о монахи, та благородная истина, которая…» А далее обращенные к этим монахам восемь заповедей. Как раз столько, сколько мезонов в псевдоскалярном октете.

Урусов хорошо понимает, что Холмский специально демонстрирует ему свою память и характерный юмор физиков, но делает вид, что это его не удивляет.

— А сегодня, — продолжает Холмский, — в журнале «Успехи физических наук» прочел твою статью…

— О кварках? — спрашивает Урусов.

— Да, о кварках. Ты, значит, не допускаешь, что они могли бы быть наиболее элементарными из всех известных нам физических объектов?

— Я вообще считаю, что гипотеза кварков в том виде, в каком она находится сейчас, лишь очень примитивно отражает какие-то фундаментальные и пока непонятные нам закономерности ультрамалых масштабов материи. К тому же многочисленные попытки экспериментаторов обнаружить кварки не увенчались успехом.

— Однако многим ученым они все еще представляются простейшими, объектами унитарной симметрии. Как из нуклонов можно построить любые атомные ядра, так и из кварков легко конструируются все сильно взаимодействующие частицы.